ДАР ВАКХА

Часто вспоминаю маленькую деревеньку своего детства. Когда я была дитём, она казалась огромным миром, где мне всего хватало, и я всё любила. Она называлась посёлком Гулюши в Татарии. Наверно, и сейчас так же её кличут. Семья у нас была большая: папа, мама и нас девять детей. Я последняя. Папа Алексей работал скотником, подвозил корма скотине зимой, а летом пас на лошади коров. И я часто просилась с ним покататься. И он тешил нас своим удальством: как хлыстнёт по воздуху огромным кнутом, по округе словно гром грянет - восторг. Мама же Аня работала ветврачом, но я к ней не ходила: так неприятно пахло лекарствами. Хозяйства своего мы не вели, но голодными никогда не были. В совхозе резали скотину и нам всегда отдавали головы и ноги. Мама варила холодец и щи, от которых у нас аж за ушами трещало, и мы надувались как шарики - вот до чего невозможно было оторваться от них. На огороде только картошку сажали. Бывало, выйдем всей оравой - и управимся, глазом не моргнёшь.

«Ой, смотрите, Марулины, рабочий отряд на поле вышел!» - смеялись соседи. Завидовали нашей сплочённости. А мы и вправду никогда не ссорились. Нам половина деревни жалеючи носили кто мяса, кто овощей. И зимой, и летом. А когда резали своих свиней, телят, овец, то почти весь ливер и конечности отдавали маме. Зато она бесплатно лечила их скотину. Но добрые люди всё равно часто совали ей деньги: на, у тебя детей много, поднимай. Мы же девятеро, ради озорства и от скуки, лазили по чужим огородам, рвали яблоки, обдирали сливы. Родители не знали об этом, а нас никто из хозяев не видел. Интуиция нас не подводила.

У отца родители рано покинули этот свет, а у мамы оставались отец и мачеха. Дед мой женился вторично, когда у моей мамы уже было пятеро детей. Мачеха многому научила мою маму, хорошо к ней относилась, но я её совсем не помню: едва мне стукнуло девять лет, и эта бабушка ушла от нас. Дед Кирилл переехал к нам. Я его просто обожала. Для меня он был самый славный дедушка в мире. Он сам мастерил музыкальные инструменты, прекрасно играл на многих из них. И из всех внуков избрал меня своей любимицей. «Ты избранная», - как-то молвил он, погладив меня по голове. «Кем?» - спросила я. А он ответил: «Богом, который властвует над веселием и вином. Вакхом». И ещё добавил: «Девочка моя, ты очень красивая растёшь. Вакх избрал тебя своей земной невестой. Он сам подберёт тебе жениха, когда вырастешь». Меня разбирало любопытство узнать побольше, но дед ласково отмахнулся: «Вырасти сначала». И показал книгу: «Она тебе поможет. Я ведь не возьму её в могилу. Оставлю книгу твоей матери и тебе. Я её называю Библией. Она досталась мне от отца и передавалась из рода в род. Все берегли её и скрывали ото всех, иначе бы нас как колдунов закидали камнями и насадили на вилы. Разные бывают библии, от разных богов. Моя от бога Вакха».

До этого я часто видела её у него. В чёрном переплёте, с золотыми буквами. И на таких ремешках, чтобы закрывать на замок. Дед её часто читал, и мама тоже. Нам очень везло. Возможно, из-за этой чёрной книги. Нам все помогали, хорошо к нам относились. Никто и не помышлял причинить вред.

Дед Кирилл привёз с собой балалайку, скрипку, контрабас. Гитару он делал уже при мне. Долго выбирал в лесу дерево, точил, строгал, пилил, что-то нашёптывал. Я его не спрашивала, а он не говорил, какое дерево использовал, что шептал, почему.

Однажды дедушка привлёк меня, ласково погладил по голове и молвил: «Вот, Наташенька, пришла пора. Все знания, которыми наделил меня мой бог, я отдаю тебе. Разве только инструменты не будешь делать, да тебе это и не нужно. На этих инструментах ты будешь играть и станешь знаменитой чуть не на весь мир. Так будешь играть, что люди будут заслушиваться твоей игрой, плакать, смеяться, радоваться, веселиться. А ты не должна допускать чужих рук до моих инструментов. Ты их не бери с собой по гастролям. Оставляй дома. Они твой талисман. Ты и на чужих инструментах будешь виртуозная, даже если первый раз их видишь. Так повелел Вакх. Я благословляю тебя на успех. А теперь возьми, поиграй, - и подаёт мне маленькое пластмассовое сердечко. - На, не хрупкими же пальчиками по струнам будешь скрябать».

Я ударила медиатором по струнам. И что-то со мной случилось, как током прошило. Будто через меня кто-то другой играл. Мне было хорошо, и ни к чему было знать, отчего это так. Я словно разговаривала со струнами, говорила «играй» - и музыка сама лилась, а я лишь легко дотрагивалась до инструментов. Дед Кирилл был доволен мной. Захлопал в ладоши, которые напоминали мне две тёмные разрисованные старой краской дощечки. Я очень много времени проводила с дедушкой. Он рассказывал сказки, небылицы. О себе, как он был маленький и к нему явился бог. Весёлый, небольшого роста, с пузиком, и весь сиял смешным разноцветным светом. А лицо непонятно, молодое, старое ли. В левой руке бог держал чёрную книгу и говорил : «Это твоя главная грамота. В ней всё, что тебе нужно для жизни». А в правой руке - звенящий бубен. Он завещал беречь родовую книгу и искать в ней советы. Если нужно узнать будущее, дед открывал наугад страницу, и красные строки вспыхивали меж чёрных шрифтов. Если кто-то чужой случайно открывал эту книгу, то буквы словно оживали и огромными букашками скакали и прыгали, а человек думал, что в глазах рябит. А то текст и вообще становился сплошным и будто на чужом языке написанным.

Один раз видел бога своего дед Кирилл, но это изменило его жизнь. Он ведь рос непослушным, драчливым, и ему могла и не перейти по наследству волшебная книга. И жизнь прожить он мог плохо и неправильно. Дед говорил, что после этого он никогда не знал ни печалей, ни горестей. У него было море поклонниц, деньги как с неба сыпались, его и войны не тронули, и власти не обижали. Дед мастерил музыкальные инструменты и продавал их. Пел песни, сочинял музыку, и где бы ни появлялся, всегда был в почёте.

Но недолго дедушка тешил меня своей компанией. Через два года, как переехал, тоже отдал богу душу. Мы сильно горевали по его кончине. Когда несли гроб с телом, мне вдруг страстно захотелось играть на скрипке, и я запиликала. Так желал дед, и так пела скрипка. Даже посторонние люди, встречавшиеся на пути, останавливались и вытирали непрошеные слёзы. Скрипка словно выдавливал их из глаз. И вот последняя горсть земли кинута на свежий бугорок. Дед безвозвратно далеко. На обратном пути я выхватила гитару и забренчала весёлую мелодию. Я ревела, а голос мой дрожал. Но песня была весёлая и счастливая. Люди на меня зашикали: «Наташка, перестань играть. Разве так можно? На похоронах плясовую».

Но я продолжала играть, напевая слова: «Так повелел мой дед, я исполняю его волю...». Кто-то сказал, что девочка тронулась умом с горя. От меня отстали. Я впервые играла эту мелодию. Слова я не знала, откуда она взялась и кто её автор. Может быть, я даже не касалась струн пальцами. Дедушка витал где-то рядом. Может, вселился в гитару и издавал прекрасные звуки. Но я его чувствовала рядом.

С той поры мне его очень не хватало. Я скучала. Хорошо, что рядом с нами жила одна семья. И в ней рос мой ровесник, в играх с которым я забывала об утрате.

Марьям, его мать, осталась вдовой с тремя малышами на руках. Работая на птичнике, познакомилась с Альгамом, который как-то привёз корм курам. Ему двадцать пять. Ей тридцать. Глянули друг на друга и больше с той поры не расставались. Мать и сёстры Альгама чуть ли не волосы на себе рвали: сильно воспротивились, ведь сын и брат в их глазах оставался нетронутым святым ребёнком. А тут - баба с тремя детьми. Не иначе, заколдовала, охомутала парня, опоила зельем. Так судачили люди. Но Альгам не слушал пересуды. Стал жить с Марьямкой, и дети его полюбили, стали звать отцом. Появились ещё два сына. Последний и был мой друг Камиль. Нас тянуло друг к другу. Нам было хорошо. Нас даже дразнили женихом и невестой.

Время шло. После смерти дедушки родители решили уехать отсюда. На другое поселение, близ Арзамаса. Тоже работать в совхозе. Но там для совхозников строились кирпичные дома со всеми удобствами: газом, паровым отоплением. Из крана даже текла вода, и не надо было с коромыслом ходить в колодец. Я быстро прижилась здесь. Ребята называли меня по-разному. Кто Натка, кто Наташка, кто просто Наташа. Но для всех я была - великий музыкант. Каждый вечер молодёжь приходила гурьбой к моим окнам и вызывала меня поиграть на гитаре и на скрипке. Каждый вечер я брала разные инструменты. Возьмёшь балалайку и тут же пародируешь животных, птиц. Все вокруг смеются, от хохота скрючиваются. И мне радостно. Я просто сияла от счастья, что я и моя музыка нужны людям. По окрестным клубам разъезжать стала, приглашали на свадьбы. Обо мне несколько раз писали в газетах. Талант, самородок. А я с удовольствием исполняла всем свои песни. Сама сочиняла музыку и слова. А бывает, на концерте выйду на сцену, вспомню деда и хватаюсь за скрипку так, что все зрители как один плачут. А мне удивительно, как мой дед мог наделить меня и инструменты таким волшебством.

А сколько мне премий давали, цветами осыпали с головы до ног. Столичными конфетами заваливали. И всегда я деда вспоминала. Благодарила. Да и как не вспомнить. Его чёрная книга осчастливила не только меня, но и моих братьев и сестёр. И каждый раз на приглашение учиться красными буквами оповещала: «В училище не ездий учиться музыке, и тем более в Москву». А я и родителей бросать не хотела. У меня и здесь славы и поклонников хватало. От парней отбоя не было. Но книга не велела никого выбирать из них. Называла их бродягами и разбойниками. И как-то обмолвилась: «Когда поедешь на родину луком торговать на машине с сестрой и братом, там суженого и сыщешь». Так оно и вышло. Мне девятнадцать лет стукнуло. Мама решила отправить нас в село Никольское, что рядом с Гулюшами. И как раз на грузовой машине лук продавать. По осени за хорошую работу в совхозе нас троих - меня, брата и сестру - кроме денег наградили ещё и луком. И получилось этого луку целый кузов. Самим нам его не съесть. А деньги всегда нелишние. Вот и направились мы на родину. Заодно и дедову могилу навес тить. У нас по дорогой цене весь лук раскупили, да и ещё заказывали.

В тот же вечер подошёл ко мне друг детства Камиль. Красивый вырос, статный. Широк в плечах. Я его и не узнала. А он меня почему-то сразу признал. Слово за слово, и уже договорились встретиться у нас под Арзамасом через неделю. Он без опоздания приехал в назначенное время и остался. Так и поженились. Мне на него книга прямо и указала: «Это он». Так началась моя семейная счастливая жизнь. У нас родились четыре девочки и четыре мальчика. Дочери на мужа похожи. Все черноглазые и смуглые татарочки. А сыновья в меня. Только последний сынишка Кирюша - вылитый дед. И губки даже пухлые бантиком. Небольшой красивый носик, широкие глаза. И даже в его повадках было что-то дедово. И в голосе звучали знакомые нотки.

Однажды мы всей семьёй поехали в Арзамас на концерт. Родители мои только остались дома с инструментами. Я их по настоянию деда не брала с собой. Концерт не удался. Я ещё не могла назвать причину, хотя смутно догадывалась. Мы возвращались на машине домой и уже издали заметили неладное. На месте нашего дома ещё дымились не догоревшие чёрные руины. Крик ужаса вырвался из моей груди. Позже выяснилось, что это забулдыги забрались к нам в дом и стали ломать музыкальные инструменты. А те, как живые, издавали такой рёв и стон, что вся деревня всполошилась, но никто в испуге даже из дома не высунулся.

Когда они ломали моих друзей из фанеры и струн, я беспечно выходила на сцену и держала в руках гитару. И одного раза стало достаточно понять, что сила моя и дар иссякли, а играть я больше не могу. В зале понеслись недовольные окрики, пересвист, поднялся переполох. Меня чуть не убили, так как билеты были очень дорогие. Зрителям в три дня вернули деньги, а мне требовалось заплатить неустойку. Да и стыд-то какой. Я тогда так расстроилась, просто ужас. Но ещё не знала, что дома ждёт настоящая трагедия. Эти бешеные пьяницы закрыли моих родителей в комнате и, уничтожив мои талисманы, включили утюг, положив его на постель. Родители колотили в дверь, звали на помощь, но никто не откликнулся и не пришёл. Они погибли. А мой дед говорил маме: «Ты, Нюся, умрёшь с Алексеем в один день». Только не сообщил как. Люди увидели пожар. Только тогда побежали с вёдрами тушить его. Не допустили лишь, чтобы газ взорвался. Закопчённые чёрные стены зловеще нашёптывали, что за всё хорошее надо платить.

Родителей схоронили в одной могиле. Как они у нас дружно жили, так вместе пусть и навеки упокоятся.

В это время Кирюше исполнилось пять лет. Сам - глаза мокрые на ровном месте, сопли утирает, а подошёл ко мне и сказал совершенно по-взрослому словами своего прадеда: «Не горюй, мама. Прошлое не вернуть. А будущее поправимо. Я пойду учиться в музыкальную школу. Я научусь делать такие же волшебные гитары и скрипки, которые сами играют, и подарю тебе, чтобы ты снова смогла выступать. Только вот вырасту и поеду в консерваторию в Москву. Вот увидишь, я стану великим композитором. Обо мне узнает весь мир». Тут я и поняла, почему мне книга говорила в столицу не ездить. Там музыканты грамотные, а я даже нот не знала. Там бы я, может, и второсортной бы не стала. Наверняка у Вакха там много земных невест. Не до меня. А здесь лишь я одна. Славы и денег мне всегда хватало.

И всё же я благодарна за судьбу свою. И муж достался прекрасный, и дети мои умные и красивые. Все здоровы и веселы. Только что их ожидает там, впереди? Ведь без книги я не могу узнать об этом. Потому что она сгорела в огне вместе с моим прошлым.